Понятны мотивы, когда люди из депрессивного региона уезжают, чтобы элементарно заработать на кусок хлеба и прокормить семью. Материально-финансовый аспект даже не подлежит обсуждению. Но когда доминирует посыл, что настоящая, полноценная жизнь возможна только в столице, а провинции уготовано лишь жалкое прозябание, это огорчает. Москва стала для многих «землей обетованной», как для евреев Израиль.
Сдается мне, что люди с такими представлениями и в Москве (да и в любом другом месте на планете) не будут жить полнокровно и интересно, ведь ощущение не напрасно проживаемой жизни возникает у человека вне зависимости от места его пребывания, а от внутреннего ощущения душевного комфорта, лада с самим собой. Можно быть счастливым и удовлетворенным, находясь в затерянном в горах маленьком селении, возделывая свой виноградник, то есть делая полезную, осмысленную, действительно нужную работу, наблюдая, как растут твои дети.
Насмотрелся я на москвичей, задроченных бессмысленной суетой, транспортными пробками, переполненными вагонами метро, тратящих по 3–4 часа в день на дорогу от дома до работы и обратно, взмыленных и остервеневших от сумасшедшего ритма, не имеющих возможности перевести дух и просто расслабиться. В Москве надо работать, не думая ни о чем другом, работать с раннего утра до поздней ночи, с полной отдачей; это потогонный конвейер, выжимающий из человека последние соки. Если кому-то нравится такая действительность, — пожалуйста!
Представление о какой-то особенной жизни в Москве — миф. Нет существа, более несвободного, более ограниченного в своих инициативах, запрограммированного только на зарабатывание денег, причем любой ценой и любым способом, чем обитатель столицы. Времени для созерцания не остается. Москва мне нравится, но я в ней гость. Жить там постоянно мне бы не хотелось. Что касается мероприятий из категории «культур-мультур», то посещение выставки Сальватора Дали в Доме художника на Крымском Валу, рок-шоу «Роллинг Стоунз» в «Лужниках» и концерта Пола Маккартни на Красной Площади я могу себе позволить, не будучи москвичом.
Наверное, на какой-то ветке моего генеалогического древа сидит случайный древний предок — восточный человек, турок или перс, от которого мне досталась склонность к неспешности, к патриархальному, уходящему навсегда в прошлое, укладу; нелюбовь к суетности и к решению искусственных проблем, навязанных нам цивилизацией-прогрессом, которым не должно быть места в простой, нормальной жизни. Мила моему сердцу буколическая картинка, когда двое степенных мужчин, сидя под тенью чинары вблизи чайханы с пиалами в руках, запахнув полы стеганых халатов, прежде чем приступить к деловой части беседы, полчаса отдают неторопливому разговору о детях, родственниках, баранах и верблюдах. А куда спешить? До захода солнца еще так далеко.
Может, это ощущение истинного Востока — искаженное, но тем не менее очень многим русским Восток никогда не был чужд.
А, может, во мне говорит домосед, не охочий к перемене мест. Я люблю сидеть дома, мне интересно среди своих книг, фотографий, музыкальных записей, видеофильмов, небольшого архива и рядом с компьютером. И дома мне никогда не бывает скучно…
Так наш ужин прошел в полезных, интересных для обеих сторон беседах. Правда, говорил больше я, а Кема слушала, но такие неофициальные встречи, на мой взгляд, дают молодому эксперту больше, чем выслушивание монотонной лекции, отпечатанной чуть ли не с момента изобретения бумаги на пожелтевших от времени страницах.
После ужина Кермен Алексеевна спешно засобиралась, боясь опоздать на автобус в свой отдаленный район. Заперев за коллегой дверь, я на кухне выкурил еще одну порцию зловредного зелья, завезенного по недомыслию Петром Великим из Голландии.
Парамедицина
Территориальная проблема
Однажды на границе Калмыкии и Ставропольского края был обнаружен человеческий череп без нижней челюсти, полностью лишенный мягких тканей, напоминающий побитый киями бильярдный шар. То, что череп не имел никакой экспертной и следственной перспективы, было ясно с первого взгляда. Выбеленный ветрами, снегами и солнцем, он не нес на себе абсолютно никаких повреждений прижизненного характера.
На его относительную древность указывали множественные, хаотичные, глубокие трещины, усеявшие весь купол, а также участки выветривания компактного слоя кости с обнажением губчатого вещества. По примерной прикидке, это могли быть останки человека, например воина чуть ли не периода Золотой Орды. Злополучный череп находился метрах в шести от административной границы Ставрополья на территории Калмыкии.
Согласно закону, вся фишка заключалась в том, что расследование безнадежной «находки» должно производиться по принципу территориальности, то есть калмыцкими сыщиками.
Опытный оперативник, ныне покойный, чертыхнувшись, по-своему решил территориальную проблему подследственности, хотя формально и нарушил при этом Его Величество Закон.
Носком кроссовки он ловко поддел череп и, как заправский футболист, отправил его по крутой дуге метров за тридцать в ставропольские кусты, повесив на местных оперов и экспертов необходимость разбираться с «золотоордынским» объектом.
г. Элиста, апрель, 2007 год
Новогодний сюрприз
В доперестроечно-перестрелочную жизнь дежурства сотрудников правоохранительных органов в первый новогодний день если и не напоминали благостное состояние полудремы, то, как правило, выдавались относительно спокойными. Народ, притомившийся за праздничными столами, отдыхал расслабленно: не до подвигов. Да и сами новогодние ночи отличались удивительным миролюбием: я припоминаю лишь два или три подреза со смертельным исходом за это время.
Но в тот новогодний день в конце 80-х годов, о котором я хочу рассказать, дежурство милиции и прокуратуры никак нельзя было назвать ординарным.
Уже в 8 часов 30 минут дежурный следователь ГОВД получил телефонный звонок. Ему доложили, что в одном из микрорайонов города на тротуаре рядом с жилым многоквартирным домом лежит… отрезанная человеческая рука.
— Вот тебе раз, хреновина какая-то! Раз началось с такого поганого — «расчлененки», то, значит, все дежурство будет шизофреническим.
Приехавшая на место происшествия оперативно-следственная группа убедилась, что факт действительно налицо. На морозном, искрящемся снегу лежала отрезанная по локоть миниатюрная, изящная женская рука со следами маникюра на ухоженных ногтях. Кожа на ней была смуглой, будто покрытой черноморским загаром, особенно контрастировавшим с белоснежным покрывалом снега. То, что отчлененная рука была несвежей, подтверждали подсохшие пальцы с выступающими под кожей межфаланговыми суставами. Руку кто-то явно отрезал, а не отчленил каким-то другим способом. Об этом свидетельствовали ровные, аккуратные края на уровне отделения конечности.
«Хладнокровно действовал, злодей! Прямо, современный доктор Менгеле», — мрачно размышлял следователь.
Осмотр окрестностей, подъездов и подвалов близлежащих домов на предмет обнаружения остальных частей тела ничего не дал. Опрошенные жильцы, естественно, ничего не видели и не слышали. Настроение следователя с каждой минутой становилось все паршивей и паршивей. День был испорчен с самого начала.
Прибывший на место прокурор города Юрий Бирюков мыслил приземленно, но более реалистично. Оценив обстановку, он отдал распоряжение проверить все больницы города и ближайших районов и выяснить два вопроса: не проводились ли в последние одну-две недели операции по ампутации конечностей, и каким образом утилизируются ампутированные органы.
Ошарашенные, не совсем адекватные после новогодней ночи врачи, просмотрев журналы, подтвердили худшее из опасений: таких операций в указанное время не проводилось. А утилизация, то есть захоронение удаленных органов на кладбище, согласно инструкции, производится через патологоанатомическое отделение.
В полдень в кабинете дежурного следователя на подоконнике уже лежала отрезанная рука, упакованная в целлофан и оформленная как вещественное доказательство, а сам следователь в полной безнадеге обдумывал план дальнейших следственно-розыскных мероприятий. Его озабоченное чело прорезала глубокая складка, так мало свойственная большинству сотрудников милиции.
В 15 часов 30 минут череда версий и предположений была прервана телефонным звонком. Следователю предложили пройти в дежурную часть, там его ждала посетительница. В «дежурке» стояла молодая девушка, девятнадцати-двадцати лет, которая, увидев следователя, смущенно потупилась и тихо попросила:
— Отдайте мою руку, пожалуйста!
Тут настала очередь следователя изумленно округлить глаза и отвесить челюсть; обе руки у девушки были на своих местах. Он увлек странную посетительницу в свой кабинет и приступил к расспросу, на официальном языке — получению показаний. В результате беседы зверское преступление с расчленением трупа превратилось в анекдот.
